— Так же, как и всегда,— отрезал он.— Индивидуальные летательные аппараты или машины.

Крейн тоже взмыл в воздух и поплыл рядом. Медленно движущиеся машины пересекали небо у них над головами. Люди, все в сером, парили невысоко над землей. До самого горизонта открывался вид, напоминающий зубья огромной расчески: ряд за рядом, темные здания выстроились в самом низу; там и сям торчали антенны, словно застрявшие в зубьях волосы; ни травы, ни голой земли не было видно. Его спутник был таким же серым, как и город под ними.

— Где краски? Нью-Йорк всегда был красочным городом.

— Вы какой-то отсталый, вот что. Разве это жуткое небо не режет вам глаза?

Он посмотрел вверх.

— Оно всегда было таким голубым.

— Когда Совет примет резолюцию, Контроль Погоды сделает его гораздо более удобным для созерцания.

— Что вы имеете в виду?

— Туманообразующие устройства. Мы устраним блеск и цвет.

— Отнимете у неба голубизну?

— Совершенно верно.

Крейн оглянулся назад, на грязноватую змею Восточной реки.

— А как насчет моста? Разве обломки не будут мешать кораблям?

— Кораблям? Откуда вы вылезли? Последний корабль был демонтирован двести лет назад — после того, как люди решили, что не стоит платить за водную прогулку до острова Стейтен, когда можно слетать туда бесплатно — и гораздо быстрее.

— А мост вы оставите там, куда он упал?

— Время и река об этом позаботятся,— засмеялся человек.— А что? Он вам нужен?

— Я заберу его, если больше никто не претендует.

— Валяйте. Он принадлежит любому, кто попробует утащить его. Этот хлам недорого стоит.

Серый человек внимательно посмотрел на собеседника, парящего бок о бок с ним.

— У вас должен быть ужасно компактный летательный аппарат. Я все пытаюсь сообразить, где вы его носите.

— Продолжайте соображать.

— ...И эта одежда, и то, как вы разговариваете. Откуда вы?

— Я долго путешествовал.

— О... на отдаленных планетах. Бывали раньше на Земле?

— Не в этом мире.

— Что ж, желаю все хорошенько осмотреть. Поездка стоящая.

Крейн кивнул.

— Один человек написал поэму про этот мост,— он указал в сторону моста.

— Даже не верится. А что, на отдаленных планетах еще читают поэзию?

— Хотелось бы думать. А здесь уже не осталось поэтов?

— Зачем они? Метафора — ужасно несовершенный способ описания. Приятно думать, что большинство людей уже миновали в своем развитии стадию, когда все на свете казалось подобным чему-то другому. Предмет есть то, чем он является. Зачем усложнять? Жизнь — это математика.

— Хорошее рассуждение. Но как насчет темных мест, где нет математики? Нерешенных человеческих уравнений?..

Серый человек заморгал.

— Не говорите о смерти и безумии! Мы их непременно победим! — Он сжал кулак.— Вас что, не учили вежливости на отдаленных планетах? Есть вещи, которых неприлично касаться в беседе.

— Но как вы с ними разбираетесь?

Серый человек посмотрел вниз, на серую землю.

— Мы проливаем свет на все темные места во Вселенной — вот новая поэзия! Рано или поздно все будет объяснено. Каждый природный феномен мы покоряем силой разума.

— А можете вы объяснить вот это? — спросил Крейн, схватив собеседника за запястье. Он прижал вырывающуюся руку к своей груди.

Лицо человека исказилось.

— У вас нет сердцебиения!

— Вот и все,— сказал Крейн,— что может по этому поводу высказать наука.

И он исчез.

Человек изменил курс полета. Он спешил прямиком в Институт Умственного Здоровья.

— Приветствую вас, мистер.

Старик вынул трубку изо рта и кивнул.

— Здрасьте.

Крейн оперся о перила крыльца.

— Я вижу, у вас здесь травка да пара деревьев.— Он оглядел неопрятный газон и два клена, охранявших извилистый спуск к реке.

— Ага.— Старикан почесал нос чубуком.— Как-то привязался вот к ним. В городе ничего такого не увидишь. Потому сюда и перебрался.

— Воздух здесь вроде почище будет.

— Ага. И небо они здесь не затуманят, далековато.

— Это верно. Мне приходилось раньше бывать в этих местах. Река здесь хорошо течет.

— Да, неплохо.

Старик разглядывал его с любопытством.

— Чудно ты как-то вырядился, парень. Откуда будешь?

— Из отдаленных миров.

— А, ну да. Бывал там пару раз. Смотреть там особенно нечего.

Крейн пожал плечами.

— У каждого места своя красота, я так думаю.

— Пожалуй, что так,— согласился старик.

— Послушай-ка,— начал Крейн.— Я здесь не случайно остановился. Хотел найти кого-нибудь постарше, кто еще не забыт, как раньше все жили.

— Я могу припомнить, что было лет сто сорок — сто пятьдесят назад...

— Хорошо. Хочу предложить тебе сделку.

Старые глаза сощурились за старыми очками.

— Какую-такую сделку?

— Хочешь купить Бруклинский мост?

— Хах! Хах! Хах! — Старик затрясся, хлопая себя по бедрам. Слезы побежали у него по щекам.— Лет сто ничего подобного не слыхал! Ну ты и комик, сынок!

— Я серьезно,— сказал Крейн.— Я принесу его сюда и поставлю поперек реки для тебя. Я могу это сделать. Он теперь мой.

Старик склонил голову набок и внимательно вгляделся в лицо собеседника.

— Ба, сынок! Да ты не смеешься!

— Нет, Я на полном серьезе.

— Что же я буду делать с Бруклинским мостом поперек моей реки?

— Когда-то он много значил,— сказал Крейн.— В старые времена он был символом всего, чего человек может достигнуть, преодолевая препятствия, шагая в лучшее и великое будущее. Я считаю, его нужно сохранить — как памятник.

— Сынок, будущее уже здесь, вот оно. И человеку не надо ничего преодолевать. Все лучшее и великое у него есть.

— Я ожидал услышать нечто подобное от жителя Новой Англии,— печально сказал Крейн,— но ты живешь совсем рядом с Нью-Йорком, и ты стар — ты помнишь прежние дни. Если бы я только мог найти кого-нибудь, для кого этот мост хоть что-то значит, я мог бы сохранить его. Я бы отдал его тебе за один доллар... то есть за один кредит.

— Я тебе ничего за него не дам, сынок. Я переехал сюда, чтобы убраться подальше от всех этих железок, и люди считают меня чудаком. Не думаю, чтобы ты продал его кому-нибудь живому в этом мире.

Крейн кивнул.

— Я так и думал.

— Не бери в голову, давай маленько отдохнем. У меня есть холодный синтосидр.— Старик повернулся.

— Спасибо, но мне пора. Кроме того, я пью только настоящие напитки.

Старик покачал головой.

— На земле нет настоящего сидра с тех пор, как я был пацаном,— сказал он,— Уже двести лет, как не осталось ни одной яблони!

Но его собеседник исчез.

— Ладно,— сказал он, паря над землей.— Ладно, очкарики с прозаическими мозгами. Ваша взяла! Свалили мой мост? Лишили небо голубизны? Стерли красный налет с роз и яблок? Хотите пролить свет на каждый темный закоулок Вселенной, да? Шаг назад, детки! Я хочу вам подкинуть кое-что, над чем стоит задуматься!

И он поднял мост, осторожно, как кошка поднимает котенка.

— «Алтарь и арфа, слившиеся страстно...»

Он выровнял торчащие кабели и убрал пятна ржавчины. Он нарастил новый металл там, где зияли дыры.

— «Порог пугающий пророческих обетов...»

Он перекинул сверкающий лук через реку как раз в том месте, откуда серые люди обрушили его утром.

— «Молитва парии и крик любовной боли...»

А на самой середине моста он воздвиг опаловую арку, где каждый цвет запрещенной ныне радуги причудливо дрожал и переливался.

— Придите, поверившие,— загремел его голос, словно призрак всех исчезнувших туманных горнов.— Подходите, леди и джентльмены!

Он взгромоздился на арку и осмотрелся. Он проник по ту сторону пространства и связал узлы всех измерений. Он скрутил ткань континуума, соединив отдаленное с ближайшим.

— Полкредита! — выкрикивал он.— Всего полкредита за самый чарующий вид в мире! Не толпитесь, пожалуйста! Просто подходите сюда!